В 5:30 утра в роддоме раздались сильные выстрелы. Было непонятно, что происходит. Посыпались стекла.
Я вернулась на смену второго марта. Больше нас уже никто не сменял. В подвальном помещении организовали родильный зал, операционную, предродовую. Без света инструменты стерилизовать было нечем. Мы их просто обжигали на спирту. Очень холодно. Главной задачей было согревать новорожденных.
Женщины рожали, молоко у них появлялось на второй-третий день, а малышей всё это время нужно чем-то кормить. Искусственного детского питания не было. Те женщины, у которых уже пришло молоко, кормили чужих новорожденных. Рождение этих 27 детей в подвале – это превосходство жизни над смертью. Они спасали нас, давали нам надежду, помогали нам жить.
После одного из авиаударов, к нам военные на носилках доставили двух тяжелых женщин. У одной женщины были разорваны ткани на ногах.
Вторую звали Вика. Поврежденные осколками руки, ноги и небольшая рана на животе. Вика теряла сознание, падало давление. Тогда первый раз в подвале мы сделали кесарево сечение. Когда зашивали, закончилась солярка. Зашивали с телефонными фонариками.Вике было 37 лет. Первая, очень желанная беременность. Она лечилась от бесплодия. Девять месяцев лежала на сохранении. Её, ещё не родившегося малыша застрелили.
На следующий день, после обеда, я подошла к ней:
— Вика, ты родила мальчика, весит он 3700 гр. Он мёртв.
— Я знаю, я поняла это сразу.
— Ты хотела бы на него посмотреть?
Она говорила совершенно спокойно. Такое чувство, что в этом горе человек потерял способность плакать, он просто замер, просто обуглился, как весь город.
— Татьяна Ивановна, я об этом думаю очень долгое время. Я думаю о том, что, если я посмотрю на этого ребенка, то я просто сойду с ума. А если я на него не посмотрю, я буду жалеть всю оставшуюся жизнь.
— Вика, ты реши, как нам быть, что нам делать.
— Давайте так. Вы поднесите его мне быстренько, я на него посмотрю, но трогать руками не буду. Хорошо?
— Хорошо.
Я принесла этого ребёнка, она посмотрела на него. Потом взяла его за ручку и сказала: “Ой, какие пальчики”. Повернула его голову и сказала: “Да он же похож на моего мужа!” Она подержала его в руках, наверное, минут пять, а потом отдала. Она держалась, она всё время держалась. Уже потом, когда пришла российская пресса, которая бесцеремонно ходила с автоматами, брали интервью, вот только тогда, когда они подошли к ней, убив сначала её ребенка, она сорвалась. Истерика. Мы очень долго её приводили в спокойное состояние.
— Я здесь, но память, она всё время выдаёт. Гуляешь по красивому солнечному Львову, видишь этих малышей, их мам. Они их держат за ручки, катят в коляске. Смотришь на них, а сердце рвётся от боли и отчаяния, понимая, что там, в Мариуполе, многие детки остались лежать в таких же колясочках под завалами. Они спят вечным сном.
